Семейство семнадцатое – Гвоздичные, или о нарядах 50-х годов…
Яркий цвет лесной гвоздики.
Пряный запах горьких трав.
Пали солнечные блики,
Иглы сосен пронизав.
Саша Черный,
русский поэт.
Наш любимый, древний многотомник «Жизнь растений», о семействе Гвоздичные, пишет буквально оду:
«Гвоздичные – одно из наиболее крупных семейств в порядке Гвоздичноцветные. В нем насчитывается примерно восемьдесят родов и 2000 видов. Гвоздичные можно встретить на всех континентах земного шара, в самых различных местообитаниях.
Представители семейства произрастают в тундре, среди гвоздичных много лесных и луговых растений. Встречаются они и в засушливых районах: в степях, полупустынях и пустынях. В горах гвоздичные поднимаются до альпийского пояса, а один из видов – звездчатка стелющаяся – был обнаружен в скалистых расселинах в Гималаях на высоте 6000 метров, значительно выше других растений высокогорий.
Особенно широко гвоздичные представлены в умеренных областях северного полушария, причем наибольшее число родов и видов сосредоточено в Средиземноморье, Западной и Средней Азии. В составе флор большинства частей Арктики представители этого семейства по численности видов занимают чаще всего пятое место.»[1]
Вот видите, какие молодцы эти Гвоздичные! Не зря ведь Карл Линней, в своей классификации, сохранил за гвоздикой название «божественного цветка». Он дал ей имя Dianthus, что происходит от греческих слов «Di» — «Зевс» и «anthos» — цветок.
При этом, хотели бы обратить ваше внимание на то, что так называемое «Гвоздичное дерево», известное как пряное растение, еще до новой эры, к семейству Гвоздичных не имеет никакого отношения.
Лишь только запах цветков гвоздики, напоминает аромат бутонов гвоздичного дерева. В остальном – это два совершенно разных растения.
Ибо, во-первых, это, так называемое «гвоздичное дерево», на самом деле зовется – сизигиум ароматный.
Во-вторых, этот сизигиум, относится к совершенно иному семейству, которое называется – Миртовые.
А в-третьих, этот сизигиум не растет в нашем Саду, и согласно ранее установленным правилам, мы его описывать не будем.
Поэтому, вернемся к Гвоздичным. Все виды гвоздик образуют плотные кустики с узкими злаковидными листьями, над которыми на стройных цветоносах возвышаются душистые цветки.
Все многообразие родов и видов гвоздичных принято делить на три подсемейства: паронихиевые, алсиновые и смолевковые. Значительное число видов является космополитами.
В семействе в первую очередь следует выделить гвоздику. В трудах древнегреческого ученого Теофраста гвоздика именуется не иначе как «цветком Зевса». Согласно Плинию разведением гвоздик занимались еще в древнем Риме.
Особенно выдающуюся роль гвоздика играет в некоторых событиях Франции. Первое ее появление относится еще ко временам Людовика IX Святого, когда этот благочестивый король предпринял в 1270 году последний крестовый поход и осадил со своими 60000 рыцарями город Тунис.
В то время, как известно, среди крестоносцев разразилась чума. Люди гибли сотнями в день, и все усилия врачей помочь им оказались тщетными.
Тогда Людовик Святой, твердо убежденный, что в природе против всякого яда существует и противоядие, и обладавший, как говорят, некоторым знанием целебных трав, решил, что в стране, где так часто свирепствует эта страшная болезнь, по всей вероятности, можно найти и излечивающее ее растение.
И он остановил свое внимание на одном прелестном, росшем на сухой, почти бесплодной почве цветке. Его красивая окраска, запах, сильно напоминавший пряную индийскую гвоздику, заставляют его предположить, что это и есть именно то растение, которое ему и нужно.
Он велит нарвать как можно больше этих цветков, делает из них отвар и начинает поить им заболевающих. Настой оказывается во многих случаях целительным, и чума начинает ослабевать.
Возвратившись на родину, крестоносцы приносят с собой гвоздику, которая с этой поры становится во Франции одним из знаковых и любимейших цветов.
Понятия о храбрости и отваге были во Франции настолько связаны с этим цветком, что Наполеон I, учреждая орден «Почетного легиона», избрал цвет гвоздики цветом ленты этого высшего французского знака отличия. Тем самым император увековечил, с одной стороны, роль гвоздики в истории Франции, а с другой – и ту любовь, которую питал к ней французский народ.
Как один из символов королевской династии Бурбонов, гвоздика сыграла трагическую роль во время французской революции 1793 года. Аристократов и приверженцев короля – роялистов сотнями отправляли на гильотину.
Осужденные на казнь прикалывали к груди красную гвоздику, показывая, что остались до конца верными своим идеалам. «Гвоздикой ужаса» называли тогда этот прекрасный цветок.
Известно, что революция все ставит с ног на голову, и вскоре красная гвоздика украшала уже приверженцев Наполеона, а роялисты выбрали своей эмблемой белую гвоздику.
Во время второй реставрации 1815 – 1830 гг., когда к власти вновь вернулись Бурбоны, много благородных людей погибло на дуэлях, причиной которых был всего лишь цвет гвоздики в петлице.
В Англии гвоздика появилась лишь в XVI столетии и с первого же своего появления завоевывает симпатии царствовавшей в это время королевы Елизаветы и всей английской аристократии.
Королева не расстается с гвоздикой и появляется с ней всюду. Ее примеру, конечно, следует и весь ее двор.
В Италии же гвоздика считается почему-то цветком апостола святого Петра, и 29 июня, в день его памяти, ее цветами украшаются все церкви и весь город. В этот день вы не встретите здесь ни одной молодой женщины, ни одного молодого человека, у которых бы не было этого цветка в руках, на груди, в волосах или в петлице. В этот день его носят в петлице даже старики и солдаты.
В Германии гвоздика символизировала постоянство и верность. Именно немцы дали цветку название «гвоздика» — за сходство его аромата с запахом пряности, высушенных бутонов гвоздичного дерева. Из немецкого языка это обозначение перешло в польский, а затем и в русский язык.
Будучи во Франции и особенно в Англии любимицей главным образом высших сословий и наиболее богатых классов государства, в Бельгии гвоздика, наоборот, сделалась любимицей бедняков – цветком чисто народным. В особенности она полюбилась горнякам, работавшим в каменноугольных шахтах.
Постепенно красная гвоздика стала символом – цветком, связанным с памятью о жертвах войн и революций. Так сложилось, что в Советском Союзе это обстоятельство особо подчеркивалось. В 1964 году прозвучала советская песня на слова Льва Ошанина «Красная гвоздика», в которой, в частности, были такие слова:
Красная гвоздика — спутница тревог,
Красная гвоздика — наш цветок.
Как весть мечты, как знак свободы
Друзей к друзьям она звала
И сквозь расстрелянные годы
Улыбкой Ленинской прошла.
Песня была достаточно популярной, она часто исполнялась по радио, ее исполняли во Дворце Съездов, на торжественных мероприятиях.
И так уж получилось, что спустя десять лет. Красная гвоздика была вновь связана с революционными событиями. Теперь уже в Португалии. Там, весною 1974 года, произошла революция, которую назвали «Революция гвоздик». По легенде своё название революция получила от жеста некой жительницы Лиссабона, Селесты Сейруш, продавщицы универмага, которая 25 апреля опустила гвоздику в ствол винтовки встреченного ей солдата
В этот период в стране был сезон гвоздик, и по её примеру граждане в массовом порядке начали раздавать солдатам красные гвоздики. А в целом, эта революция была подготовлена и осуществлена так называемым «Движением капитанов», объединившим часть офицерского корпуса Португалии, которая была недовольна правящим режимом, войной в Африке и своим социальным положением.
Кроме легендарной гвоздики, в семействе гвоздичных следует также отметить род ясколка. Научное название ясколки — Cerástium (церастиум), что происходит от латинского слова, означающего «рогатый». Такое имя цветок получил из-за небольших рожек, которые имеют плоды отдельных видов.
Разумеется, такое отвлечённое название не могло удовлетворить садоводов-любителей, которые предпочитают более меткие имена.
За рубежом ясколку называют snow in summer, что переводится как «снег летом», или silver carpet — серебряный ковёр. Цветоводы из России называют сплошные посадки растения «белыми реками», «белыми ручьями».
Интересный факт: ясколка альпийская — самое северное из цветущих растений, обитающих на суше. Она была найдена на острове Локвуд (Канадский Арктический архипелаг). Севернее встречаются только мхи, водоросли, лишайники.
Ясколку справедливо причисляют к лучшим садовым почвопокровникам и наиболее пышно цветущим многолетникам для оформления альпинариев и рокариев.
Плотные подушки из стелющиеся побегов покоряют серебристой, очень густой опушкой листьев, но наиболее хороша ясколка во время цветения, когда кустики скрываются под пышным покрывалом из белых цветков с желтым зевом.
Жизнерадостная и активно растущая, ясколка любого вида быстро завоёвывает соседние территории. В выращивании это одно из самых простых растений, покоряющее выносливостью и неприхотливостью.
У ясколки цветки звездчатые, маленькие, белые, собраны в зонтики. Лист удлиненный, серебристо-серый, покрытый волосками. Разрастаясь, образует ковер. Это растение располагается высоко в горах, на альпийских лугах, в непосредственной близости с пространствами, покрытыми льдом и снегом.
У ясколки сильно развита корневая система. Растение очень хорошо смотрится в каменистых садах, особенно функционально в качестве почвопокровного растения.
Среди представителей семейства хорошо известен такой медонос, как смолка обыкновенная. Научное название этого растения происходит от латинского слова, означающего «птичий клей», и объясняется липкостью верхней части стебля. Этим же объясняется и русское родовое название «смолка».
Цветки этого растения опыляются преимущественно дневными и ночными бабочками. Длинными хоботками бабочки достают нектар со дна трубчатой чашечки, при этом они обязательно задевают за тычинки, а прилипшую пыльцу переносят на другие цветки.
Важно и то, что цветки многих гвоздичных окрашены в различные оттенки красного цвета, а бабочки, в отличие от многих других насекомых, способны воспринимать красный цвет.
В народной медицине препараты из смолки обыкновенной используют как кровоостанавливающее средство, при заболеваниях легких, почек, а также наружное средство при нарывах и язвах.
Говоря о гвоздичных, следует также упомянуть такое растение, как лихнис. Этот цветок еще можно встретить в обиходе, как зорька, мыльник, татарское мыло или же барская спесь. Многие виды лихниса весьма декоративны и достаточно часто встречаются в дизайнерском оформлении садов.
Цветок лихнис нетребовательное растение – посадка и уход за ним в открытом грунте не сложен. Этот цветок имеет несколько разновидностей, которые отличаются внешне, имеют разный период цветения и окраску. Для него найдётся место в любом уголке сада, кроме самых затенённых и сырых участков.
И в завершение раздела о семействе Гвоздичные, приведем два замечательных произведения о гвоздиках. Одно из них принадлежит Сергею Есенину:
Воздух прозрачный и синий
Выйду в цветочные чащи.
Путник, в лазурь уходящий,
Ты не дойдешь до пустыни.
Воздух прозрачный и синий.
Летом пройдешь, как садом,
Садом – в цветенье диком,
Ты не удержишься взглядом,
Чтоб не припасть к гвоздикам.
А второе написано пером Анны Ахматовой:
В камине гаснет пламя;
Томя трещит сверчок.
Ах! Кто-то взял на память
Мой белый башмачок.
И дал мне три гвоздики,
Не подымая глаз.
О милые улики,
Куда мне спрятать вас?..
Отдав должное семейству Гвоздичные, вновь перейдем к воспоминаниям нашего детства. Мы с ностальгией просматриваем фотографии тех лет, вспоминаем скудость послевоенного бытия, рассматриваем одежду и наряды тех лет. Все жили бедно, но и желание более счастливой, более зажиточной жизни тоже присутствовало. Вот на эту тему, мы и хотели бы немного поговорить.
Конечно, рассуждать о послевоенной моде, было-бы слишком смело. Ведь само понятие советской моды находилось где-то на задворках, считалось «мещанством» и «буржуазным пережитком». Существовало двойственное отношение к моде в обычной жизни – интерес, желание подражать киногероям, зачитывание до дыр редких модных журналов и… прямое или опосредованное порицание в печати и в общественной жизни.
В пятидесятых годах старшеклассницам запрещалось носить капроновые чулки, туфли на каблуках. Использование косметики считалось аморальным даже для молодых женщин. Понятие моды заменялось словом «фасон».
Писатель Владимир Войнович в романе «Монументальная пропаганда» описывает «фасон» провинции 1957 года:
«Первыми до прихода очередного состава появлялись девушки. Они ходили по две, по три, источая запах крепких духов местного производства. Тут же возникали здешние парни в вельветовых куртках-бобочках и в широких расклешенных брюках… Девушки шуршали крепдешином, молодые люди, волочась за ними, мели платформу своими клешами».
Главное, чем отличалась «мода-фасон» послевоенных лет – перелицовка одежды (существовал большой дефицит тканей) и всяческие придумки портных. Кое-кто из них был очень талантлив, но знали об этом только их заказчики. В двадцать второй главе наших записок, мы уже упоминали о маме Евгения Георгиевича – Марии Ивановне, которая на основе латвийских журналов мод, достаточно бойко строчила сельским девчатам на машинке «Зингер», всяческие платьишки и блузки. Именно на основе этих буржуазных выкроек, из старого платья получалась модная и элегантная блузочка, которой восхищались подружки, работавшие на колхозной молочно-товарной ферме.
И, разумеется, в «моде-фасоне» пятидесятых годов, были свои интересные особенности. В нашем семейном альбоме есть любопытная фотография, где четырехлетний Евгений, с другими детками встречает Новый, 1953 год. В наличии – скромная елка, но не это главное! Лучше обратите внимание на обувь, которая у всей детворы практически одинакова. Это, так называемые бурки.
Щегольские бурки пришли из армии, их носили при галифе и френчах. Сапоги из плотного белого фетра с рыжим кожаным «следком» и такими же ремешками, пристроченными вместо швов. «Буркать» — значит «валять», и функционально это те же валенки с галошами, но в виде настоящей обуви на колодке.
В поскрипывающих бурках расхаживали крепкие хозяева жизни: директора предприятий, завмаги и завсклады, отставные военные, председатели колхозов.
Да и для детворы, это была самая распространенная обувь в зимний период времени – нечто среднее, между ботинками и валенками. Да и выбор то детской обуви в то время был крайне невелик.
В целом, после войны народ жил весьма бедно. Такой же скудной была и детская одежда. Тем, кто проливает слезы по ушедшему Советскому Союзу, вероятно следует напомнить, что в те времена детская одежда и обувь всегда были в дефиците. Изначально, этот сегмент товаров считался «невыгодным» и предприятия всеми силами пытались отказаться от выпуска этого вида изделий. А то, что выпускалось согласно жесткой разнарядке, выглядело стандартно, серо и уныло.
И как пример – в далеком 1958 году всесоюзный журнал «Крокодил» помещает на своей заглавной странице карикатуру, где младенцы сетуют на отсутствие обуви. Официальная ремарка к этому социалистическому «юмору» гласит: «Обувные фабрики мало выпускают детской обуви, считая ее «невыгодной».
Однако, если бы это касалось только обуви! В дефиците были платьишки и костюмчики, пальто и шапочки, кофточки и маечки.
В семейном альбоме Валентины Михайловны имеется трогательная фотография пятидесятых годов, где она, вместе с подружками, сфотографирована в пионерском лагере, в поселке Кабардинка.
Мы видим милые детские лица, радующиеся отдыху на Черном море. Однако, вид этих платьишек, сшитых практически по одним и тем же лекалам, как-то не вызывает особого оптимизма.
Однако, не будем о грустном. А еще, в стране были популярны, так называемые кепки. В небогатом послевоенном гардеробе – это самый распространенный мужской головной убор. Варьируясь по регионам и манере ношения, кепка давала своему хозяину редкую возможность для самовыражения.
Ходить с непокрытой головой, осмеливались лишь нарождающиеся «стиляги». А большинство гражданских мужчин, старше семи лет, всегда носят кепку.
Темно-серый головной убор с гладким верхом, ровно сидящий на уровне середины лба — тоже выбор: я как все. У самой стандартной модели сзади три шва — вытачки, собирающие кепку в круг. Вытачек может быть восемь, по всей окружности, и тогда кепка получается, как бы многогранником. Негладкая «восьмиклинка» (реже «шестиклинка») сшита из соответствующего числа лепестков, сходящихся в центре, увенчанном пуговицей, покрытой тем же материалом.
Мальчишки-школяры могут заламывать кепку на затылок. Остальные собирают весь верх вперед, так что едва виден козырек. Есть еще консерваторы постарше, у которых заведена вторая, «парадновыходная» кепка (обычно посветлее), и из нее они даже не вынимают картонный обод-расправилку. Так и несут на голове магазинный блин с выступающим бугорком макушки. Набекрень кепку надевают пижоны, хулиганье надвигает до бровей.
Перед дракой козырек поворачивают назад, чтоб обзору не мешал. Футбольным вратарям, напротив, козырек помогает играть, стоя против солнца.
Клетчатая кепка выдает претензию на заграничность, пупырчатый материал «букле» выбирают артистические натуры. Огромные «аэродромы» составляют гордость мужского национального костюма кавказских республик.
Деревня верность кепке сохранит прочнее. В избе, у косяка входной двери, она висит на заветном гвоздике, хозяин дома ее снимает и надевает всякий раз, перешагивая через порог. И до кончины отца семейства кепка старшего сына занять гвоздик не вправе.
Кепка – это целая жизненная философия. Кепка – это своеобразный маркер принадлежности к той или иной социальной категории. Не зря талантливый советский поэт Юрий Левитанский написал в прошлом веке философско-ироническое стихотворение «Кепочка»:
Голова поседела – не скорби,
не грусти, не печалься, погоди.
Ты купи себе кепочку, купи,
ты ходи себе в кепочке, ходи.
Нынче все магазины как один
головные уборы продают.
Впечатление отсутствия седин
головные уборы создают.
Голова полысела – не скорби,
не грусти, не печалься, погоди.
Ты купи себе кепочку, купи,
ты ходи себе в кепочке, ходи.
Ведь недаром и летом, и в мороз
головные уборы продают.
Впечатленье наличия волос
головные уборы создают.
Головы не имеешь – не скорби,
не грусти, не печалься, погоди.
Ты купи себе кепочку, купи,
ты ходи себе в кепочке, ходи.
Из тряпья, из соломы, из травы
головные уборы продают.
Впечатленье наличья головы
головные уборы создают.[2]
Вот таким был значимый атрибут одежды советского человека.
Вместе с тем, в пятидесятых годах прошлого века появилась мода на шляпы. И, якобы, она возникла с подачи Сталина. Секретарь Московского комитета ВКП (б) Георгий Попов вспоминал:
«Помню, как-то, находясь на центральной трибуне Мавзолея во время демонстрации, ко мне обратился И.В. Сталин и, указывая на одного товарища, стоявшего на левой трибуне, спросил: «Что это у него на голове?» Я ответил, что это секретарь райкома партии, железнодорожник по профессии. Одет он в железнодорожную шинель черного цвета, а на голове у него кепка, видать не из новых.
Сталин сказал, что надо носить или шляпу, «как Молотов», или такую фуражку, и снял со своей головы фуражку полувоенного образца».
Можно представить себе, как удивился Попов:
«В то время, когда был жив Ленин, существовал как бы неписанный закон: большинство партийных и советских работников носили кепки или фуражки. И лишь те государственные деятели, которые были связаны с внешним миром, а также некоторые представители свободных профессий носили шляпы. В широких массах народа, к шляпам было предубежденное отношение».
Однако спорить с вождем ни Попов, никто-либо другой не решился, приказ Сталина начали претворять в жизнь:
«Этого указания оказалось достаточно для того, чтобы изменить отношение к шляпам, — писал Попов. – На другой день я передал товарищам по партии замечание Сталина о головных уборах для мужчин.
Актив обзавелся шляпами. Постепенно в эту моду стали втягиваться не только городские, но и районные работники и многие другие».[3]
Уже не стало и Сталина, а «шляпная мода» трансформировалась все глубже. Со временем дошла она до Краснодара и Тихорецка. Мужчины, достигшие определенных руководящих высот, уже были обязаны, согласно негласной иерархии, обзаводится шляпами. Статус обязывал.
И в этой главе мы приводим две любопытные фотографии, где наши отцы – Георгий Иванович и Михаил Куприянович, позируют, будучи облаченными в шляпы, поскольку уже достигли неких руководящих высот.
Справедливости ради, следует посвятить несколько слов и женским головным уборам. Формула здесь чрезвычайно проста: чем дальше из города в глубинку, тем больше осуждается женщина с непокрытой головой. Доходило до того, что молодая девушка, выйдя замуж, уже не могла появиться «на людях», без платка.
В станицах нарушать это неписанное правило могли позволить себе лишь представители местной интеллигенции (врачи, учителя и дамы, занимающие руководящие должности).
Здесь мы приводим любопытную фотографию, сделанную примерно в конце пятидесятых годов в станице Ивановской, Краснодарского края. В те времена, проводы в Советскую армию, являлись огромным событием для семьи, и отмечались с широким размахом.
На фото мы видим уходящего в войска молодого Николая (родственника Валентины Михайловны), и многочисленных друзей, и родных, пришедших хмельно и весело отпраздновать это событие. При этом, все замужние дамы решили запечатлеть себя, исключительно в платках. Трудно предположить, что кто-то смог бы осмелиться запечатлеть себя «простоволосой». Да и если бы это произошло, то подобный вызывающий поступок, запечатленный на фото, обсуждался бы в дальнейшем, на протяжении десятков лет.
Теперь немного о женских украшениях. В послевоенное время явная борьба с ними прекратилась, но осталось молчаливое неодобрение.
Здесь характерны, например, публикации в журнале «Крокодил» пятидесятых годов: «положительные» женщины одеты скромно, украшения отсутствуют. Отрицательные персонажи, как правило, отмечены либо бусами, либо серьгами. Бусы украшают легкомысленных дамочек, чрезмерно заботливых мамаш, жен начальников, а в уши нечистых на руку буфетчиц вдеты серьги в виде дутых колечек.
Мы приводим характерную карикатуру 1955 года, где изображены отрицательные персонажи – мать и дочь, облаченные в серьги и бусы. Эти ключевые детали свидетельствуют о том, что изображенные дамы не являются активными строителями долгожданного коммунистического общества.
Однако, если бусы свидетельствовали о недостаточно высоком идейном уровне отдельных женщин, то и мужчины вдруг стали демонстрировать эдакую раскованность, где-то выходящую за грань приличия. Ведь появилась такая деталь послевоенного быта, как пижамы.
Видимо, новая волна моды началась с немецких пижам, трофейных, а дальше нехитрый фасон распространился по советским швейным фабрикам.
Самые доступные пижамы — хлопковые, синеполосатые — сначала стали домашней одеждой мужчин среднего возраста. В пижамах весьма комфортно — рубашка-курточка и штаны на тесемке или резинке удобны — нигде не жмут и могут быть мятыми.
А вскоре это еще и летний наряд, в котором не зазорно выйти к людям. Пижамы — почти униформа дяденек, гуляющих по аллеям санаториев. В них появляются на пляже, сидят на лавочке перед подъездом, отдыхают на дачном участке, в них переодеваются, едва оказавшись в купе поезда. Солидный пассажир, вышедший на перрон в пижаме купить какой-нибудь снеди на закуску, — лучший клиент вокзальных торговок.
Вместе с тем, двусмысленность пижам продолжает бросаться в глаза здравомыслящим людям. По этому поводу целую дискуссию разворачивает самый массовый журнал страны «Работница», тему подхватывают издания помельче.
Публицисты-бытоведы гонят пижаму с улиц: «нужно твердо запомнить — это только домашний, комнатный костюм», хотя к наставлениям и не очень-то прислушиваются.
Бум проходит со сменой эпохи, когда пижамы начнут казаться стариковскими. С шестидесятых годов одеждой для дома и отдыха будут служить спортивные костюмы.
Говоря о послевоенном периоде, следует обязательно вспомнить и о так называемых крепдешиновых платьях. Единственный в стране женский журнал для горожанок «Работница», называет их «любимой одеждой советских женщин». Конечно, есть еще блузки и юбки — хоть одну вещь из шелка, непохожего на шелк, заведет себе каждая горожанка
Привычный шелк с лицевой стороны блестит, его гладь требует тщательной утюжки. Стопроцентно шелковый крепдешин обычно матовый, на ощупь шероховатый, очень легкий. Яркий, даже пестрый рисунок, особенно популярны «турецкие огурцы» и всякие цветочки. Каждое движение вызывает мелкие живые складки — если, где и помялось, то незаметно. Гладить вовсе не нужно: постирать руками в чуть теплой воде, прополоскать, слегка отжать, не выкручивая и повесить на плечики — до чего практично!
Повседневными летними платьями городских масс остаются ситцевые и сатиновые (в торговле обобщенно называемые х/б «хэбэ», хлопчатобумажные), реже — лен. На селе хорошо, если есть хотя бы они.
Но крепдешин задержится в обиходе надолго и станет по карману почти всем. Женщины не нарадуются: телу приятно, идешь — будто и не надето ничего, ткань тонкая, но не просвечивает — подкладка не нужна. На десятилетия вперед крепдешиновое платье — главный наряд отпускницы. Поехать в отпуск и не взять с собою крепдешиновое платье – это сродни преступлению.
Хотя крепдешин и был атрибутом празднично-выходной одежды, то слово «габардин», произносилось с особым придыханием. Это был крутой, городской демисезонный шик пятидесятых – начала шестидесятых годов.
Габардин чаще всего был чистого серого цвета, с примесью синевы, песочного или оливкового.
Одежда из зеленоватого габардина напоминала иностранную военную форму – ведь текстильщик Томас Берберри изобрел эту ткань в XIX веке для поставок в британскую армию.
Габардиновые плащи предназначались для использования в умеренном климате и еще назывались «летнее пальто». Их принято было шить на заказ, хотя они продавались и готовые.
Женские пальто — обычно плотно посаженные на фигуру. Мужские — свободные, часто с рукавом-реглан. Особенно вальяжно они выглядели расстегнутыми, когда при ходьбе широко гуляют полы этой гражданской шинели. И как следствие новой мужской импозантности: габардиновые пальто дали жизнь фетровой шляпе — в тон, но потемнее.
И, именно горожане побогаче, начали массово отказываться от кепок, в пользу фетровых шляп.
Помимо габардиновых плащей, особенно большим шиком считалось кожаное пальто. В конце пятидесятых годов, отец Евгения Георгиевича – Георгий Иванович, как передовик производства, был награжден поездкой на сельскохозяйственную выставку в Москву и премией в размере месячного оклада. Добавив еще примерно оклад, родители купили самый дорогой атрибут одежды в их жизни – мужское кожаное пальто.
Тогда такие предметы приобретались на всю оставшуюся жизнь! Во всяком случае, в середине восьмидесятых годов, Георгий Иванович еще носил это кожаное великолепие, и пальто было в весьма добротном состоянии.
Безусловно, вышеуказанная покупка оказалась достаточно дорогостоящей для родителей. Но зато, во всех присутственных местах, включая хождение в гости, отец смотрелся модным и «приличным» человеком…
Вслед за габардином, либо кожаным пальто, щегольство 50-х годов предполагало бостоновый костюм.
Веская фраза «я сейчас костюм шью» произносится не портным, а заказчиком. Период изготовления-ожидания разрешается новостью «справил себе костюм». Самый представительный вариант — двубортный бостоновый.
Новая солидность не похожа на довоенную, тогда одевались куда проще. Сотрудников главных союзных органов обслуживают ведомственные распределители и портные.
Хлопоты сошек помельче, а также простых граждан, надумавших приодеться, сопоставимы с терзаниями Акакия Акакиевича из-за шинели. Купить нужный бостоновый отрез — дело случая. Боясь роковой ошибки мужа, проект «новый костюм» обычно ведет жена.
Евгений Георгиевич вспоминает, как его мама – Мария Ивановна трепетно вела проект по пошиву бостонового костюма, его отцу – Георгию Ивановичу. Выбор цветов сводится к черному, темно-синему и коричневому, но и здесь бывают нежелательные оттенки. Следующий шаг — подкладка. Саржевая недолговечнее, но шелковая дороже.
Фасон предпочитали обсуждать дома, а то мол в ателье такое способны внушить, что потом пожалеешь! По-хорошему надо, конечно, доплатить портному, чтоб постарался. А вот сколько? Каждое принятое решение не освобождало от волнений: а вдруг мы уже все испортили и карманы нужно было делать с клапанами?
Сняли мерку, скроили, а потом еще предстоит вынести эпопею примерок. Иной раз отцу приходилось отпрашиваться с работы. А пришел в ателье — еще не готово.
Мастер знай, повторяет любимую присказку: «костюмчик будет как влитой». Но все за ним надо проверять: не «гуляет» ли спина, того хуже — не «морщинит» ли? Чтоб свободно в пройме, не сужено ли в талии, а вот еще порок — «воротник сзади отходит». Как посажены на пояс брюки и достают ли их манжеты ровно до каблука? И таких вопросов было бесконечное множество.
В целом, период от приобретения материала до облачения главы семейства в новый костюмчик, занимал до полугода. Ну а потом, срок эксплуатации этого «великолепия» длился примерно полтора десятка лет! А зачастую, этот милый сердцу костюмчик служил и гораздо более длительное время.
И еще хотелось бы вспомнить об одном атрибуте. Это уже не одежда, а характерная деталь внешнего вида. Речь пойдет о золотых зубах.
После войны, из Германии и стран Восточной Европы, где побывала советская армия, была привезена мода на позолоченные коронки, попросту называемые золотыми зубами. И, если у Ильфа и Петрова одинокий золотой зуб Паниковского означал лишь запущенного старика с претензиями, то в пятидесятые годы это показное богатство превратилось в повальное увлечение.
Раньше чаще ставили золотые пломбы, но их было видно только при хохоте. Теперь драгметаллом напоказ полыхают коронки: обычно две-три вверху, три-четыре внизу.
Это позолота поверх нержавейки, просто сталь — «железные» зубы — носит рабоче-крестьянское большинство, а для людей с возможностями они грубые и неприличные. К сорока годам стоматологическое протезирование требуется почти всем советским гражданам, и от этого возраста страна делится на ту, которая с черной металлургией во рту, и ту, которая с цветной.
В военное время миллионы людей на кольца-серьги выменивали еду, одежду, дрова. Пришли в движение припрятанные царские червонцы — ими черный рынок больше всего кормит новую моду. Но мало иметь золото, нужны знакомые врач и техник. Все работы — «левые» или «полулевые», даже если выполнены в государственной клинике.
И может быть, сделав из червонца — в просторечии «рыжика» — четыре коронки, мастера часть золотишка прикарманили. Слишком тонкий благородный слой через несколько лет протрется, а претензию предъявить некому.
У криминальных королей обе челюсти бывают как слиток. Такую красоту себе наводят и ветераны работ «на северах» (здесь ударение надо делать на последнем слоге!).
Молодая городская шпана вставляет «фиксу» — золотую коронку на верхнем переднем зубе. Докурив, через «фиксу» сплевывают так, чтобы летело торпедой.
В шестидесятые годы прошлого века, золотые зубы из витрины достатка, постепенно станут превращаться в признак мещанского дурновкусия. А к началу девяностых годов их будут донашивать лишь люди преклонного возраста.
Вот такие наши детские впечатления об одежде и иных атрибутах пятидесятых – шестидесятых годов прошлого века. А в следующей главе, мы расскажем об очередном семействе — Никтагиновые, а также продолжим наши рассуждения об особенностях послевоенного советского быта.
Будущая, двадцать девятая глава,
называется: «Семейство восемнадцатое – Никтагиновые, или о ковре с оленями и сервизе
«Мадонна» …».
[1] Жизнь растений. В шести томах. Том пятый, часть первая. Семейство гвоздичные. – М.: Просвещение. 1980. С. 367.
[2]Левитанский Ю.Д. «Кепочка». Из поэтической библиотеки: каждый выбирает для себя. – М.: Время, 2005. С. 614.
[3] Из статьи о проведении первомайских демонстраций «Турецкому послу пришлось на четвереньках пробираться под мостками». Коммерсант ВЛАСТЬ. 27 апреля 2009 года. С. 62 – 69.
