ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Семейство десятое – Барбарисовые, или два взлета и одно падение кубанского хлопца…

На березах отсветы      

Неба. О, каприз! —       

Волны, небо, барышня

Цвета «барбарис» …    

                                                                            Игорь Северянин,

                                                                            русский поэт, 1914 год.

 

Итак, можно отмечать скромный юбилей. По крайней мере, мы убеждаемся, что хотя бы с десяток семейств, в саду Евгения и Валентины, мы уже насчитали! Будем надеяться, что этот десяток не единственный.

Говоря о семействе барбарисовых, надо отметить, что оно входит в порядок Лютикоцветные, который насчитывает семь семейств. Помимо Барбарисовых, сюда входят Цирцеастровые, Эвптелейные, Лардизабаловые, Луносеменниковые, Маковые и, собственно Лютиковые. С некоторыми из этих семейств мы достаточно часто встречаемся на практике и поэтому упомянем их в нашей книге.

Итак, Барбарисовые. Это семейство включает в себя 14 родов и около 650 видов, распространенных преимущественно в умеренных и субтропических областях северного полушария.

Наиболее ярким в семействе, является род барбарис, который насчитывает около 500 видов. В Западном полушарии барбарис простирается от Мексики, и вдоль Анд, достигает Магелланового пролива.[1]

История удивительного кустарника барбариса своими корнями уходит в древние времена. Глиняные дощечки, относящиеся к 650 году до нашей эры, хранят надписи ассирийских лекарей о целительной силе растения. Применял ли царь Ашшурбанапал барбарис для похудения – науке не известно. Но, без сомнения, на тотальное оздоровление всего организма ассирийский владыка вполне мог рассчитывать.

Наряду с лечебными свойствами, барбарис незаменим в садовом дизайне. Живая изгородь из этого растения особенно красива осенью, когда листья растения окрашиваются в различные оттенки от зеленого до бурого.

Нарядные листья, колючие побеги, бордовые гроздья (в момент созревания) – отличительные признаки почти любого вида семейства барбарисовых. Но каждый из них имеет и свои особенности. Упомянем те, о которых мы слышали.

Барбарис обыкновенный – кустарник, который произрастает в лесостепной зоне России, в Крыму, и у нас, на Кавказе. Повстречаться с ним можно на лесных опушках и склонах оврагов. К июню растение покрывается желтыми медоносными цветками с дивным ароматом.

К осени на месте цветков образуются сочные красные плоды. Барбарис обыкновенный крайне неприхотлив к условиям, холодоустойчив. Именно этот вид используется у нас в кулинарии и медицине.

Барбарис амурский – местом его обитания является Приморье, Япония и Китай. Внешне он напоминает своего брата «обыкновенного», разве что немного выше – до 3,5 метров, и так же нетребователен к окружающей среде.

Барбарис Тунберга – из Китая и Японии. Рост кустарника составляет порядка полутора – двух метров. Его плоды в пищу не пригодны из-за большого количества алкалоидов. Зато ягоды этого растения – отличный корм для птиц, их алкалоидами не напугать.

Барбарис шароплодный – еще один неприхотливый кустарник с оригинальными плодами. Его ягоды – темно-синие и круглые, содержат огромное количества витамина С. Горные районы Средней Азии – место его происхождения. Говорят, что в Киргизии, Узбекистане и Таджикистане ни один плов, шашлык и компот без добавления барбариса шароплодного не обходится.

Из всего перечисленного нам хорошо известен лишь самый распространенный вид – Барбарис Тунбергера (Berberis thunbergii atropurpurea), у которого листья и ягоды осенью становятся ярко-красными. Русское родовое название этого растения происходит от латинского, а то, в свою очередь, — от арабского, так как арабы привезли барбарис из мест, населенных берберами.

Все барбарисы колючие. В некоторых местностях Франции существует предание, что будто бы во время Страстей Господних на голову Спасителя был надет венок не из терновника, как это обыкновенно полагают, а из колючего барбариса.

Весной ветки барбариса покрываются желтыми мелкими цветами, собранными в кистевидные соцветия. Нектароносные цветы весьма привлекают пчел. Барбарисовый мед имеет золотистый оттенок и очень вкусен.

Барбарис – старинное лекарственное средство, препараты из него (используются корни, кора, листья и плоды) применяют при различных заболеваниях печени, а также является хорошим средством при малярии.

В семействе барбарисовых также огромный интерес представляет такое растение, как магония, которая насчитывает около 110 видов, распространенных в субтропических и тропических областях Азии от Гималаев до Китая и Суматры и в Северной и Центральной Америке.

Род магоний назван так, в честь американского садовода ирландского происхождения Бернарда Мак Магона, успешно занимавшегося акклиматизацией на восточном побережье США растений, которые привезены с запада страны экспедицией Льюиса и Кларка (1803 – 1806).

Вечнозеленый кустарник магония падуболистная (Mahonia aquifolium) декоративен в течение всего года: у него весьма красивые листья. В начале весны магония цветет душистыми желтыми цветками, а осенью приносит сине-черные ягоды. Широкоизвестные магонии теневыносливы, их часто выращивают как почвопокровные под деревьями.

Магония исключительно хороша, как декоративный кустарник. Растение хорошо подойдет для бордюров, живых изгородей, групповых посадок и для подбивки высоких кустарников. Особенно эффективна магония весною, когда густые яркие соцветия эффектно выделяются на фоне темной зелени листвы.

Вот таковы наши впечатления о прекрасном семействе Барбарисовые.

Однако, вернемся вновь в минувший, бурный век. Расскажем о человеке, который родился за три года до Октябрьской революции и в достаточной мере испытавший на себе все перипетии двадцатого века.

Вот заметки, написанные Евгением Георгиевичем о своем отце Георгии Ивановиче:

«Если с мамой и маминой родней мне было все относительно ясно, то отец мой, Георгий Иванович, всегда был крайне лаконичен и не вдавался в подробности о своей родословной.

Только в начале восьмидесятых годов отец неоднократно как-то просительно говорил: «Да вот, собраться надо бы. Мне хочется рассказать тебе о моей жизни. Поверь, есть много чего интересного, о чем хотелось бы поведать тебе».

Я вежливо отвечал «Да, конечно! Давай, как-нибудь».

И все эти разговоры я из года в год откладывал на потом. Ибо мне было некогда! Я работал, воспитывал детей, учился в аспирантуре, и как все – строил коммунизм. На воспоминания время не хватило!

И вдруг в феврале 1988 года отца не стало. И только тогда я отчетливо осознал, что этого «потом» уже НИКОГДА не будет. Осознал то, что все, о чем хотел сказать отец, ушло с ним. И это горько. Я не только не смог построить коммунизм, я даже не смог по-человечески выслушать своего отца.

Я еще раз горько пожалел о том, что не нашел время для бесед с отцом, когда начал делать эти записи. Начнем с корней. Отец родился 23 апреля 1914 года в станице Ново-Лабинской Усть-Лабинского района Краснодарского края. Когда я в детстве спрашивал о своем втором дедушке, отец коротко отвечал, что он «убит белыми на Гражданской войне».

Действительно, в одном из найденных мною документов под названием «Послужной список», составленном 24 декабря 1948 года, есть коротенькая запись: «Отец убит белыми в 1917 году».[2]

Странно все это, весьма странно. Ну, скажите на милость, о каких белых и красных можно было говорить в 1917 году? Ведь только в апреле 1918 года на территории Донского казачьего войска создана Донская армия, начавшая бороться с большевиками.

И лишь в конце 1918 – начале 1919 годов произошла консолидация антибольшевистского движения, и руководство им перешло в руки консервативного «белого» офицерства.[3]

И даже если мой дед погиб 31 декабря 1917 года, то это был всего лишь пятьдесят пятый день после Октябрьского переворота. Ни о каких «белых» и «красных» не могло быть и речи!

Не было никакой войны. Никто ни с кем не сражался и никто никого не убивал, во всяком случае, в результате регулярных военных действий. И тем более на сонной и долгое время индифферентной Кубани. Но, может быть, это произошло за ее пределами?

Но отец характеризует Ивана Андреевича как самого заурядного человека, «выходца из семьи крестьянина – бедняка».[4] И вот, этот бедняк вдруг в 1917 году оказывается убитым, и не просто кем-то, а несуществующими в природе, эфемерными «белыми». Что же произошло на самом деле? Зачем и кто выдавал эти странные справки? Сие мне, к сожалению, не известно.

Ну, хорошо. Мальчику было всего лишь три года, когда у него убивают отца. Но были ли у этого мальчика Георгия, другие бабушки и дедушка? Какое участие они принимали в судьбе внука, отец которого якобы героически погиб? Об этом Георгий Иванович не упоминал никогда. Как-то странно получается. Какой-то род с оборванными корнями. Или же здесь была заведомая недосказанность?

И если в семье Ивана Васильевича Калугина маленькие дети Андрей, Сергей и Надежда после смерти родной матери, вновь обрели таковую в лице Акулины Кирилловны, то отец почему-то в середине двадцатых годов… попадает практически в детскую колонию (?).

В своей биографии об этом периоде жизни опять-таки он пишет очень скупо: «Воспитывался я в Кубанской сельхозшколе, организованной на базе беспризорной детской колонии, где был взят на полный государственный пансион».

В те времена, когда мужчины рода Калугиных брали женщин с чужими детьми, приводили их в свой дом, обогревали и воспитывали, то почему-то отец, при живой, достаточно молодой и здоровой в то время матери, вдруг оказывается в колонии для беспризорников. Где были его пресловутые бабушки и дедушка, чем они занимались в то время и как все это укладывалось в моральную парадигму того времени? Не знаю.

Я не перестаю удивляться, насколько это были разные семьи – Калугины и Пономаренко. И если в первой на протяжении десятилетий царил культ семьи, существовала удивительная сплоченность, преобладал эдакий внутренний моральный стержень, то вторая была какой-то растрепанной, недружной, неряшливой что ли. Видимо поэтому и отец всегда был ближе к семье Калугиных, нежели к той, куда вели его корни.

Но как бы, то, ни было, вероятно, в этой колонии отец учился неплохо, ибо после ее окончания, в пятнадцатилетнем возрасте, примерно в 1929 году поступает в Кубанский сельхозтехникум, расположенный в Славянске-на-Кубани.

А после окончания техникума, в 1933 году, Георгий Иванович начинает работать участковым агрономом машинотракторной станции в станице Ново-Николаевской, расположенной в двадцати километрах от станицы Гривенской. Там-то, где-то, и пересеклись их пути с моей мамой.

Конечно, хорошо, что он встретился с моей мамой, иначе бы я не появился на свет! Но почему юноша бродит по миру, не имея возможности преклонить свою голову у своих родных в Усть-Лабинском районе или же в Краснодаре, куда со временем перебралась его мать Татьяна Петровна? Насколько он часто общается со своей матерью и общается ли вообще?

Но вернемся к встрече отца с мамой. Выскажу крамольную мысль. Отцу, который познакомился с мамой, может быть, еще неизвестно, кто больше понравился – сама Машенька или же ее домовитая, дружная семья. Ведь побывав в доме Ивана Васильевича, он впервые увидел, что собою представляет СЕМЕЙНЫЙ ОЧАГ.

После многих лет колонии и техникума, с их столовыми, больше похожими на армейские, он стал участником неспешных воскресных обедов или ужинов, когда за столом собирается большая семья. Когда к этому столу уже за руки ведут давно ослепшего деда Василия Герасимовича.

И ничего, что он ослеп: по мере возможности он участвует в общем разговоре и ощущает себя полноправным членом этой семьи. Когда горит керосиновая лампа, накрытая незатейливым абажуром, и ведется неспешное чаепитие. Когда обсуждаются станичные новости и составляются нехитрые планы на будущее.

Всю эту атмосферу еще успел увидеть отец в тридцатых годах прошлого века.

Вот так и женился молодой агроном на Машеньке Калугиной и у них появилась дочь с редким по тем временам именем — Диана.

В 1936 году отец был призван в ряды рабоче-крестьянской Красной армии. Так она называлась в то время. По окончанию срочной службы, ему предложили остаться в армии уже на постоянной основе. Ведь в те времена диплом об окончании техникума, котировался достаточно высоко.

Служил он в Виннице. Уже через некоторое время ему выделили ведомственное жилье, и мама с Дианой переехали к нему на постоянное место жительства.

Вдумайтесь: парню было всего лишь 24 года, но он уже крепко стоял на ногах и мог вполне достойно содержать свою семью.

И все вмиг порушила разразившаяся война. Уже в конце июня 1941 года отец отправил маму и Диану эшелоном в эвакуацию. Сам он, начиная с 1942 года и, вплоть до окончания войны был на фронте. Его военные хроники, вероятно, являются темой отдельного рассказа. Замечу только, что день Победы он встречал уже, будучи майором, в возрасте 31 года. После войны, отец продолжает военную службу.

Однако, в конце сороковых годов начинаются новые чистки. И у кадровиков возникают все те же традиционные вопросы: есть ли родственники за рубежом, есть ли среди близких людей репрессированные и так далее и тому подобное.

И тут у отца начинаются уже широкомасштабные неприятности. Причем, все отцовские беды проистекают исключительно из-за маминых родственников.

Действительно, его тесть в свое время имел бондарную мастерскую и, следовательно, не занимался общественным трудом, практически был кулаком и чудом избежал высылки в Сибирь.

Брат тестя являлся антисоциальным элементом – служителем культа и в свое время был арестован.

А брат жены мотал свой срок в сталинском лагере, поскольку, попав в фашистский плен, он автоматически стал изменником Советской Родины. Таким образом, отец сам стал заложником той системы, которой верой и правдой неистово служил.

Знающие люди мгновенно подсказали отцу элегантнейший выход из сложившейся ситуации: попросту расстаться с мамой, отправив ее в ту же Гривенскую. Ведь отец в ту пору не был официально зарегистрирован. Дело в том, что в тридцатые годы прошлого века гражданский брак был достаточно заурядным явлением.

В церковь венчаться уже не ходили, а идти в ЗАГС еще не привыкли. Так и жили, сохраняя крепость семьи и не придавая особого значение каким-то штампам в паспортах.

Наступило самое страшное для нашей семьи время, когда надо было делать принципиальный нравственный выбор и определяться с этим проклятым штампом. А взвешивать было что: то ли продолжить стремительную карьеру и достигнуть высокого положения (а он бы, без всякого сомнения, это сделал), но без семьи. Или же, сохранив семью, начать все с самого начала, практически с нуля. Ведь мама уже давно была беременна мною, а Дине было всего лишь тринадцать лет.

Отец выбрал семью. Я даже не знаю, как правильно оценивать поступок отца. Как благороднейший порыв глубоко порядочного человека, за что ему следует возвести памятник? Или как нормальные действия нормального человека?

Со слов сестры и мамы знаю лишь одно: к сожалению, многие коллеги отца поступили именно так, как рекомендовали «умные» люди. Для некоторых это была даже какая-то неожиданная находка, официальный повод, чтобы расстаться с постылыми женами и надоевшими семьями. Многие так сделали. Но не отец.

В жизни отца наступил, пожалуй, самый тяжелый период. Мама как-то рассказывала об одном любопытном эпизоде. На пике своей карьеры, где-то в 1946-1947 годах, отец заметил, как Машенька перебирала скромный семейный архив. Увидев в руках мамы свое свидетельство об окончании Славянского сельскохозяйственного техникума, отец со смехом порекомендовал ей выбросить его как совершенно ненужную и никчемную бумажку.

Теперь же было не до смеха. Хорошо было быть перспективным тридцатичетырехлетним майором. Но начинать новую жизнь в тридцать пять лет, не имея за душой ровным счетом никакого практического опыта, означало очередную человеческую трагедию. Являлось ли слабым утешением то, что в своей трагедии отец не был одинок?

И все надо было начинать сначала. И тот ничтожный документ, называемый свидетельством об окончании сельхозтехникума, стал единственной зацепочкой, позволяющей хоть как-то существовать в этой несчастной, голодной и разрушенной послевоенной стране.

И вновь отец начинает с того, с чего он стартовал пятнадцать лет назад. И, как в театре абсурда, проходя какой-то фантасмагорический дьявольский круг, он вновь приступает к работе в той же станице Ново-Николаевской, в той же машинотракторной станции, а семья остается в станице Гривенской.

И он вновь начинает свой путь в качестве рядового агронома. Фактически ему пришлось вновь заниматься крестьянским трудом. Той работой, которую он и его коллеги еще пару лет назад откровенно презирали и над которой цинично смеялись.

Воистину – время разбрасывать камни и время собирать камни. Воистину, все сюжеты драм, трагедий и трагикомедий наверняка берутся из жизни. И, пожалуй, трагедии короля Лира, Отелло или Гамлета – это не просто страдания литературных героев, а практический опыт тысяч людей, воплощенный Шекспиром в своих гениальных творениях.

Так и с отцом. Ему все пришлось начинать сначала. Мне нравится фильм «Председатель», созданный в начале шестидесятых годов прошлого века. Там талантливый актер Михаил Ульянов сыграл фронтовика Егора Трубникова, вернувшегося покалеченным с войны, потеряв там руку, и поднимающего колхоз в российской глубинке.

Почему-то я позиционирую этот фильм с отцом. Он тоже пришел с войны. И хотя руки – ноги у него были целы, он пришел в гражданскую жизнь с израненной душой. Ему, безусловно, стоило больших моральных усилий начинать все сначала. Но он начал это делать! И 25 декабря 1948 года он с Машенькой пошел в ЗАГС регистрировать мое рождение.

Одновременно с получением моего свидетельства они зарегистрировали свой брак. Без помпы, без цветов, без фаты и криков «Горько!». И получив свидетельство о браке, отец уже окончательно сжег за собою все мосты, ведущие в военные учреждения. Он решительно сделал свой выбор, за что мы ему глубоко признательны и благодарны.

Отец, как и Егор Трубников, поднимавший колхоз, поднимал семью, поднимал детей, поднимал себя в конце концов! По настоянию отца, сестра Диана, летом 1953 года поступает в Харьковский автодорожный институт.

В январе 1952 года отец с семьей переезжает в Каневской район, где продолжает работу в качестве агронома. И мы живем в станице Старая деревня, неподалеку от Каневской. А уже в январе 1954 года его назначают главным агрономом хозяйства. Надо полагать, шок, вызванный увольнением с военной службы, постепенно проходит. И вновь энергия отца неистощима.

Это не проходит незамеченным, и в январе 1955 года отца назначают директором Каневской сельскохозяйственной школы. Мы перебираемся уже в районный центр, станицу Каневскую, где отцу предоставляют неплохое по тем временам ведомственное жилье.

Если брать какой-то негласный табель о рангах, то эту должность вполне можно было бы приравнять к тому же майорскому званию. Так что за семь-восемь лет отец восстанавливает свой престиж, и, прежде всего, в своих собственных глазах.

В марте 1957 года отца избирают депутатом Каневского районного совета депутатов трудящихся. Это уже действительное общественное признание его заслуг перед Родиной.

И апогеем этого возрождения стал конец 1957 года: 31 октября Краснодарский край награждают орденом Ленина, и многие наиболее достойные труженики Кубани получают ордена и медали. В их числе был и отец. Его наградили медалью «За трудовое отличие». Это происходило уже на моей памяти.

Я помню, как отец буквально светился от счастья. Он говорил всем, что эта медаль существенно перевешивает все его боевые награды. Отец вновь чувствует свою полезность – обществу, семье и окружающим его людям. Вновь отец – один из уважаемых людей района.

В нашу семью потихоньку приходит достаток. Я это почувствовал, когда мне купили самый настоящий подростковый велосипед «Орленок». Вот это был царский подарок! От этого ахнули все ребята улицы Ярмарочной, на которой мы проживали.

Энергия отца неукротима. При Хрущеве вновь приобрела статусное значение всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Отца с группой передовиков района направляют туда в качестве участника. Начинают организовывать аналогичные выставки в краях, областях и районах.

Отца по совместительству назначают директором районной выставки и директором павильона Каневского района на краевой выставке в Краснодаре. Георгий Иванович крутится как белка, и чувствуется, что он доволен такой полнокровной жизнью. Но этого ему мало. И он, в свои сорок один год, начинает заочно учиться в знаменитом, по тем временам, Краснодарском сельскохозяйственном институте.

В доме появился вызывающий признак огромнейшего богатства и чрезвычайной роскоши – ковер с ОЛЕНЯМИ. Это был не просто ковер. Это был символ благополучия и определенного социального статуса.

Ведь в каждом «приличном» доме был такой ковер: бархатный, со скользкой бахромой. Он висел в спальне над панцирной кроватью с высокой металлической спинкой, прибитый гвоздями, что делало его края похожими на края почтовой марки.

На коврах обычно изображалось либо семейство оленей на лесной поляне, либо лебедей, плавающих в купоросном пруду, и белоколонную беседку на заднем плане, либо ядовито-изумрудное «Утро в сосновом бору», либо охоту на тигров людей в тюрбанах и шароварах.

Если провести по ковру рукой против ворса, цвета в потревоженных местах становятся ярче. А если в обратном направлении, то, наоборот, приобретают более матовый оттенок. Вот таким был символ социального статуса.

Это сейчас вещи-символы во многом теряют свою знаковую ценностью. Никто не интересуется маркой вашего костюма. И вожделенные когда-то джинсы превратились в самое себя – попросту удобные штаны. И более ничего.

Но тогда, в конце пятидесятых, страна только-только выползала из послевоенной нищеты, и статусные вещи-символы играли чрезвычайно важную роль. И если в США существует устойчивое выражение «американская мечта», то применительно к пятидесятым и этому ковру, можно по аналогии сказать: «советская мечта советского обывателя».

Но вернемся в пятидесятые. Все вновь было прекрасно. На каникулы из Харькова приезжала Дина, родители уже были в состоянии более-менее помогать ей какой-то копейкой. И вдруг в 1959 году отцу поступило предложение – переехать в Краснодар и возглавить дирекцию по строительству там семенаочистительной фабрики.

Судя по всему, решение этого вопроса далось отцу и маме крайне нелегко. Уже был обустроен хороший ведомственный дом, мама вела прочное домашнее хозяйство. Действительно, нелегко было покидать такой родной и любимый район, где все знали отца и отец знал всех, а главное – пользовался заслуженным авторитетом. Да и руководство района особо не радовало это обстоятельство. «Решай сам», — сказали отцу.

И тут ключевой причиной переезда оказался ваш покорный слуга. «У нас растет сын, – сказал отец. – И раз, есть возможность, чтобы он учился в городе, то надо ехать». Решения отца для мамы были святы. Поэтому дальнейших дебатов не последовало.

Так отец в конце 1959 года перевез нас в Краснодар. Там он работал сначала директором строительства, а потом непосредственно директором этой самой фабрики. Потом, не без помощи маминого брата Калугина Ивана Ивановича, перешел на работу в качестве руководителя Краснодарского завода безалкогольных напитков. С этой руководящей должности он и ушел на пенсию. Однако, уже, будучи на пенсии, он еще долго трудился на заводе, то в качестве помощника директора, то в роли начальника штаба гражданской обороны.

По прошествии многих лет, я не устаю восхищаться энергией отца, его силой воли, его умению стиснув зубы идти вперед, наперекор всем невзгодам, таща за собой Машеньку и своих детей.

И я думаю, что он смог перенять у семьи Калугиных все лучшие качества семьянина. Особенно он проявил эти качества в тяжелейшем 1948 году. В том году, когда мне суждено было родиться. За что я ему искренне и глубоко признателен.

 

И завершая эту главу, мне хотелось бы применительно к Георгию Ивановичу, вспомнить советского поэта Николая Семеновича Тихонова, который в 1922 году в своей «Поэме о гвоздях» писал:

 

Гвозди бы делать из этих людей:

Крепче б не было в мире гвоздей.»

 

А в следующей главе, мы расскажем об очередном семействе — Маковые, а также вновь коснемся темы войны.

Будущая, двадцать вторая глава, называется: «Семейство одиннадцатое – Маковые или вклад машинки «Зингер» в экономику послевоенной семьи …».

 

 

 

 

 

 

 

[1] Жизнь растений. В шести томах. Том пятый, часть первая. Семейство барбарисовые. – М.: Просвещение. 1980. С. 205.

[2] Речь, как вы понимаете, идет об отце Георгия Ивановича – Иване Андреевиче Пономаренко.

[3] Гражданская война 1917 – 1922. Большая Российская энциклопедия. Т. 7. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2007. С. 592.

[4] Из автобиографии Георгия Ивановича, написанной 08 марта 1954 года.